Поющая во тьме  - Эрика Адамс

Таких, как он, презирали даже самые отпетые ублюдки, хоть и любили насиловать их. Он был опасен. Оставить его в живых означало бы верную смерть для неё. Ани аккуратно всадила кинжал в шею и как могла, спрятала тело, надеясь на то, что никому не приспичит нырнуть под обоз.

Закир при её появлении вырвал котелок и небрежно поставил на землю. Под улюлюканье банды, усадил Ани на колени, сминая грудь. Мерзкое животное. Она заставила себя широко улыбнуться и зачерпнула полный бокал вина. Пиршество продолжалось. Они не забыли поднести выпить даже часовым. Болваны, которые не учились на своих ошибках. Один за другим они грузно оседали на своих местах, засыпая. Громила Закир успел добрести до шатра, повиснув на ней и бормоча сальные комплименты, но и он уснул, едва присел на расстеленное одеяло.

Дальше – только вопрос скорости. Ани наспех обшарила сумы Закира, прибрав к рукам самое ценное. Надо было убираться как можно скорее. Она позаимствовала жеребца Закира, выносливого, но злобного и строптивого, и еще одну кобылку, значительно мельче жеребца, покорную и спокойную.

Перед отъездом она испортила упряжь остальных коней и перерезала веревки на руках одного из пленников. Тот злобно и недоверчиво косился на неё, опасаясь брать из ее рук предложенный клинок. Она воткнула клинок в землю перед ним и поспешила убраться. Ани не волновало, как они поступят, и что с ними станет дальше. Она – сама по себе, они – сами по себе…

Ани вкратце рассказала обо всём Лексу, под конец еле ворочая языком. Хватит. Больше от неё он ничего не услышит. Лекс требовал слишком многого, как всегда. Он брал желаемое, не спрашивая.

Лекс всегда напролом шёл к цели, не считаясь с побочными разрушениями. Упрямец и слепец. С неё на сегодня довольно. Поперёк её живота приятной тяжестью легла рука Лекса, как всегда горячая. Ани не стала отодвигаться и пытаться сбросить руку с себя. В Бездну всё.

Нужно было спать. Измученное тело, полное ноющей боли, молило дать передышку, но мысли метались в голове, как безумные. Ани спасла его. Хотя могла и не делать этого. Она лишила его надежды, презрительно плюнув свысока, закрывая последний кусочек неба камнем, тогда.

Но сейчас Ани щедрой рукой продлила его жизнь, вновь наполнив его песочные часы до предела. Песчинки тонкой струйкой ссыпались вниз, но как много их ещё было! Мириады песчинок, сотни возможностей, тысячи открытых дорог… Лекс впервые за долгое время почувствовал себя живым настолько, что ощущал дуновение жизни каждой клеточкой своей кожи.

И всё благодаря ей, этой черноглазой девушке, перечеркнувшей всю его жизнь однажды и вновь наполнившей её бурлящим фонтаном эмоций. Зачем, Ани, хотелось спросить ему? Ответь честно. Не закрывайся.

Ехидный голосок зашептал в его голове, что она просто спасала свою шкуру, как всегда, как всё это время. Он презрительно скривился. Было тошно от этой мнительности, хотелось извести на корню всю подозрительность. Хотелось жить, надеяться и верить, что всё могло быть иначе.

Лекс закрыл глаза, прислушиваясь к сонному мерному дыханию девушки. Хотелось обмануть самого себя, заставив поверить, что он способен на нечто большее, чем ненависть и жажда обладания. Под покровом ночи, вдали от всех, так легко притвориться и поверить в запретные иллюзии, сладким ядом отравляющие сердце.

***

Лекс быстро шел на поправку. На второй день он уже самостоятельно встал, чувствуя себя значительно лучше от того, что теперь не выглядит беспомощным младенцем или тяжелой обузой.

– Извини, но я не стала брать твоего жеребца. Он совсем выдохся. А этот зверюга способен выдержать длительный переход.

Лекс посмотрел на рослого пегого жеребца, мирно пасшегося на лугу.

– Похоже, он славный.

– Славный? Он едва не откусил мне руку, пришлось усмирять его по-плохому.

– Я полажу с ним, вот увидишь. Мне всегда удавалось найти общий язык с лошадьми, даже с дикими. Раньше я объезжал самых норовистых лошадей в конюшне отца.

Лекс сидел на небольшом валуне, нагретым солнцем, упершись локтями в колени. Воспоминания затуманили взор. Как давно это было!

– Почему ты не вернулся? – Ани испытующе смотрела на него. – Почему ты не вернулся домой, к родным?

Для Лекса всё еще было непривычно, что они вот так запросто могут разговаривать, не клокоча от ярости и не желая уничтожить друг друга. Ощущения были незнакомыми, они приятно волновали и согревали душу. Но ответить на вопрос Ани было одновременно и легко, и сложно.

Легко, потому что себе он уже давно ответил на этот вопрос. Сложно, потому что ему не хотелось вновь нырять в тягостные воспоминания. Почему она всегда задаёт не те вопросы? Лекс нахмурился, но слова уже выскальзывали из его рта:

– Я не мог. И сейчас не могу.

– Из-за жены?

Опять этот непроницаемый взгляд чёрных глаз, впивающийся в него, проникающий прямо в душу. Ани будто нарочно затрагивала особенно больные темы, она словно хотела отодрать вместе с кожей бинты, намертво присохшие к коже. Дать ране немного зажить, а затем вновь провернуть клинок глубоко в ней. Это хорошо у неё получалось. Но волна злости и раздражения не стремилась вырваться из него наружу, лишь заныло немного внутри. И всё. И всё?

Лекс медленно, подбирая слова, начал говорить.

– Дария не была мне женой по нашим обычаям. Мои родители не одобрили наш брак. Когда-то она была дочкой ростовщика, довольно богатого, и была неплохой партией для меня. Наши родители даже подумывали о браке. Но потом выяснилось, что дела у её отца идут не так хорошо, как кажется. Он вложил деньги в убыточное предприятие, разорившись. Как оказалось, он вложил не только свои деньги. У него отобрали всё, что было, но долги перекрыть он не смог. Тогда с ним решили разобраться по-другому. Его дом подожгли ночью. Он вместе с женой и парой оставшихся слуг сгорел заживо, а Дария выжила лишь потому, что убежала тайком из дома ко мне на свидание. Отец сразу заявил мне, что ни о какой свадьбе не может быть и речи. Дария начала жить у какой-то дальней родственницы в бедном квартале, а мой отец не желал родниться с рванью, носящей опозорившуюся фамилию. Я и раньше никогда не находил со своим отцом общего языка, а когда всё это произошло, то окончательно рассорился. Он считал, что я поступаю назло ему, отказываясь от выгодных партий и продолжая встречаться с Дарией. Ему и в голову не могло прийти, что я поступал так из-за чувств к ней.

Лекс замолчал на время, рассказывать об этом было гораздо легче, чем он всегда считал. Раньше Лексу казалось, что говорить об утрате вслух с кем-то будет невыносимо больно. Он носил незаживающую рану глубоко внутри себя, бесконечно предаваясь скорби, в которой не было места для посторонних.

Но сейчас… Лекс говорил и не верил самому себе. Неужели это всё было с ним? Неужели он когда-то мечтал о многом? Будто всё это время он был покрыт закостеневшим панцирем, а сейчас сбрасывал его, понимая, что тот уже давно отмер, превратившись в привычный щит от всего мира.